To the Lighthouse


В эту секунду, в этот единственный миг,
Представьте: одиннадцать самолетов
Режут крыльями небо над Атлантикой,
Оставляя аэродинамический след,
Медленно растворяющийся в прихотливых
Карих глазах чернокожего подростка,
Стоящего на берегу в устье реки Сенегал:
Этот пресный поток своей невыполнимой,
Но священной целью видит достижение
Берегов Кабо-Верде; тщетной, впрочем,
Целью, поскольку морская соль за час
Испоганит святые воды континента,
Сотрет из памяти виды Каеса и Сен-Луи,
И к моменту долгожданного поцелуя
Песков Кабо-Верде от реки Сенегал
Останется лишь формула: Аш Два О,
Так что старуха, стоящая на берегу
И изо дня в день поющая океану
Свои бесконечно грустные песни
На местной смеси языков, которую
Поймут лишь португальцы (им знакома
Тоска, которую тут называют Sodade), -
Не сотрет широкой ладонью набежавшую
Слезу и, не дождавшись успокоения,
Уйдет с берега жить жизнью острова,
Про который пишут, что все, чего он стоит -
это бананы, лангусты, рыбные консервы, соль;
Но завтра она снова придет, и океан
Будет слушать ее морны (так называют люди
Эти песни), будет волноваться, поверит,
Сам заплачет, бедный, видя как босоногая
Старуха стоит на песке, опустив руки,
И почти привыкла, что за ней никто не приедет,
Никто не полюбит, не заберет из проклятого
Кабо-Верде на тот единственный остров
Зеленого мыса, который обещанным садом
Цветет в сердце старухи и по прихоти
Злодейки-жизни тоже назывется
Кабо-Верде, вот ведь штука:
Пятьсот километров разделяют
Старуху и мальчика, а мечты их всё об одном -
О тихом острове, где шумит прибой,
Где не будет консерв и холодного ветра,
И еще, пожалуй, кораблей, которые никогда
Не возьмут тебя на борт, а все остальное
Пусть будет, - так они вдвоем мечтают, но самое
Неотвратимое в этих мечтах – то, что они никогда
Не сбудутся, а единственная от них польза в том,
Что мальчик, дожив до пятидесяти, тоже, как и старуха,
Станет чувствовать босыми подошвами, что стоит
Не просто на континенте Африка, а на целом мире,
И нечего, нечего искать Кабо-Верде где-то,
Кроме собственного сердца и неба, расчерченного
Одиннадцатью самолетами.

@музыка: Cesaria Evora - Voz d'Amor

@настроение: "Каждый имеет право на верлибр"

@темы: кофе ночером, фальшиво, но неритмично

21:32 

Доступ к записи ограничен

To the Lighthouse
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

To the Lighthouse
Молодой безработный домохозяин Миша познакомится с молодой, сексуально-эротической(!), большой (!!) женщиной.

@темы: тихий ужас

18:15

Корова

To the Lighthouse
Посмотрите все обязательно мультфильм Александра Петрова «Корова» (1989 г.). Он есть на торрентах. Гениальный фильм гениального человека. Без слез смотреть не получается. Как у Гримберг:
на кровь, на сухожилия -
горсть соли.
Так больно, страшно,
сердце так болит.
Так больно, больно,
так душа болит.
Идти, идти -
и умереть от боли.

Но эта боль не достоевская. Эта боль исцеляет и дает жить как-то. Вымывает сор из мозгов, позволяет трезво смотреть из замыленных глаз на мир. Видеть его таким, какой он есть. Дышать, ценить, любить, благодарить.

@музыка: Lila Downs - La Sandunga

@темы: во мне, онтологические замечательности

To the Lighthouse


Алёна рвала и метала: «Да ты хоть вымыться могла и квартиру убрать? Раз в жизни? Блядь… Сергей только зашел и говорит, чего это у вас ссаньем воняет? Скотина!» Валентина Николаевна плакала, не открывая глаз, или даже не просыпаясь. Стакан бормотухи всегда вводил ее в некое пограничное между сном и явью состояние. «Где, где деньги?!!» Валентина Николаевна, не открывая глаз и рта, мычала: «В п..де… Сойди отсюда, сука». «Мама, мама! Мне нужно за сад платить! Ты же с малой не будешь сидеть! Где деньги!!!» - «Уйди, моя квартира». Алёна хлопнула дверью, на лицо матери с потолка посыпалась побелка. Грохот заставил Валентину Николаевну прийти в себя. «Иди, иди… Ты мне хлеба не купишь, а я за твоих выблядков платить… Я тебе мать, увидишь ты от меня, на чем свинья хвост носит!» Валентина Николаевна кричала, лежа на кровати среди горы грязного тряпья, и в обозримом будущем вставать не собиралась. Не то чтобы солнце пятьдесят шестой для нее весны, а даже грязь под ногтями, провонявшая одежда и пыль в волосах не смогут потревожить эту когда-то даже красивую женщину.
Всё. Всё. Алена осталась одна. А ей всего двадцать один. А дочке четыре. Лерочке четыре. Боже, боже! Ничего бы этого не было, скорее всего, если бы Алёнин отец не умер в восемьдесят восьмом, когда ей было два года. «Оставил нас…» - загадочно говорила Валентина Николаевна очередным квартирантам перед заселением. На такие сериальные словесные выкрутасы она была способна, лишь когда была трезвой. В нормальном же своем состоянии она изъяснялась прямо и недвусмысленно, хоть и всегда добродушно. Валька – так ее звали все, поскольку несмотря на свое отекшее лицо и хромую ногу – результат неправильно сросшейся кости после перелома – она старалась если не выглядеть на свои пятьдесят шесть, то хоть чувствовать себя в своем возрасте, потому и просила всех не обращаться к ней по отчеству. Вальку все любили. Она, в отличие от своей мегеры-дочери, слова плохого никому не сказала. Как муж помер, так и вдовствовала уже одиннадцатый год. Запила, а как тут не запить, когда дочка совсем по рукам пошла? Ей школу кончать, а она с пузом. Пишет с ошибками, кто отец ребенка – «х..й проссышь» (она сама так в школе говорила). Когда Алёнка разродилась, Валя сидела с малышкой, всё жалуясь соседям, что мужики в ее роду перевелись – все бабы да бабы. «А мужики сейчас что? Яйца в кучку – х..й в карман! Эх!» - так лихо высказывалась у подъезда Валька и со смаком закуривала свой «Беломор» под шумное одобрение соседок. Когда из-за угла показывалась Алёна (Ее взяли на работу в магазин без образования – большая удача), Валя тихо бросала: «Привет, пенсионерия!» и поднималась домой, где уже изревелась от одиночества Лерка.
Алёна жила, ведя бой по всем фронтам. Работа вроде бы нашлась, правда, не без блата. Леру определили в детсад, там хоть дети чистенькие и кормят. На личном фронте брезжил Сергей с квартирой. Мать все всегда портила. Даже пятидесятипятилетие свое закончила скандалом, разогнав всех родственников, среди которых было много вменяемых. А что возьмешь с нее, когда весь мозг уже проспиртован? А сколько было надежды, что дядя Лёня, увидев чистую сестру в велюровой двойке, ни разу не надёванной, хоть денег даст или от квартирантов поможет избавиться, за которых Валентина Николаевна стояла горой, как солдат за Брестскую крепость. В глубине души Валька все понимала правильно: кому она будет нужна без денег? В последнее время от осознания этого ей становилось только хуже. Алёна заглядывала в комнату раз в месяц, чтобы поорать и не получить денег, а Валентина Николаевна пила больше. Ну вот, теперь и Сергей этот Алёну кинул, да и сама Алёна съехала.
Поплакав с часа три, и начиная входить уже в стадию сурового протрезвления, Валентина Николаевна спустилась на лифте во двор. «Валька, никак Алёна съехала?» - «Съехала, еще прибежит. Денег моих ей надо. Как была блядь, так и осталась. Я, главное, купила вчера банку лака, у квартирантов моих хотела стол подправить, так представляете – стибрила! И портреты мои и мужа покойного свезла! Я с нее еще спрошу» - говорила Валька пенсионерии, разминая любимый «Беломор».
А Алёна в это время стояла во дворе Сергея, который работал допоздна, потому бояться было нечего. Посадив Лерочку на качели, Алёна открыла банку с лаком, и вылила всё на машину Сергея. А потом минут десять протыкала «Ауди» отверткой. Потом поймала такси, села на заднее сидение, назвала первый пришедший в голову адрес и поехала. «Мама! Покажи патахафию!» - это Лерочка просила, чтоб Алёна показала бабкин портрет, на котором та еще была молодой, улыбалась и держала в руках букетик фиалок. И так светились на фотографии Валькины глаза, столько в них было надежды, так чудно шла ей синяя кофточка-ангорка, больше ни разу не одетая Валей в жизни, кроме как для этой фотографии. «Лерочка, хочешь булки?» - «Да!»
Так и ехали они вдвоем, мать и дочь: в руках девочки была наклеенная на картон неумело расцвеченная ретушером черно-белая фотография, а Алёна ела булку, и к горлу ее подступал ком, потому что из дому кроме прочего, она унесла еще и синюю кофточку, которая пахла мамой – единственной, нежной, родной. Этот запах она чудом помнила, хоть кофточка была ношена еще до Алёниного рождения. В надежде когда-нибудь вздохнуть свободно, они ехали в такси неизвестно куда, прекрасно зная и то, что расплатиться с водителем они не смогут, и то, что вздохнуть им свободно не даст ничто: ни фотография, ни кофточка, ни низкое небо, придавившее вечером весь город к земле своими чугунными беспросветными облаками. Никогда.


@темы: Любите живопиь, поэты

13:32

To the Lighthouse


Сокурсница моя - Кристина Качановская – вполне себе симпатичная девушка, а тут однажды еще и приходит удачно накрашенная и одетая. Ну, я ей и говорю: «Кристин, ты сегодня прям как Ингрид Бергман!» Мол, царственный профиль, скандинавская загадочность там, всякое такое. А она смотрит на меня молча.
Надо сказать, отношения мои с Кристиной сложные. Она девушка «с провинции», я парень «из Бобруйску», но оба, в принципе, неплохие люди. На почве обоюдной любви у нас развился комплекс «Не проходи же мимо не стебя». Так вот, Кристина смотрит на меня своими опахалами и говорит так грустно и серьёзно: «А ты, Антоша, б…ь, сегодня как Боб Марли!» Я убит. Прощай, Ямайка!



To the Lighthouse
ГАРИК СУКАЧЕВ "ОЛЬГА"

Вей, бей, проруха судьба,
Разбуди слов рябиновый слог.
Постучи в дверь, пораскинь снег
По лесам век, да по полям рек

Кто-то не волен зажечь свет,
Кто-то не в силах сказать нет,
Радугой стелется судьба-змея,
Пожирает хвост, а в глазах лед.

А в груди страх, а в душе тоска,
Больно, ей больно, да иначе нельзя.

Но только вей, бей проруха судьба,
Разбуди слов рябиновый слог.
Постучи в дверь, пораскинь снег
По лесам вех, да по полям рек

Я так хочу притаиться на твоем плече,
Рассказать слов, рассказать дум.
В карманах порыться и достать лед,
Охладить лоб, охладить лоб.

Тикают часики - дин-дон,
Да только стоп звон там за седою горой.
Льется водица по траве век,
По тебе и по мне да по нам с тобой

@темы: во мне

18:19

To the Lighthouse
Да! Да! Да! Да! Да!
Бесплатная Лила Даунс в русском интернете!
Я в восторге!

To the Lighthouse


@темы: друг

To the Lighthouse
Позавчера разгребал завалы в своем жилище и нашел давно, еще с ноября затерявшийся листочек. На нем – высокая японская поэзия, сочиненная двумя придурками на скучной паре. Четные хокку – Йасеня, нечетные – мои:

Кленовый листок
Меж любимых страничек…
Вспомнил весну.

Вспомнил весну:
В открытые окна
Влетел серый день.

Влетел серый день:
На ресницах высохнут
Давние слезы.

Давние слезы.
Кончилась в соснах смола.
Стоят сухие.

Стоят сухие…
(Бамбук на ветру поет)
Солнца не видно.

Солнца не видно,
Но и луны не видать.
Пью одинокий.

Пью одинокий:
В чайной утром тихо,
Гейши уснули.

Гейши уснули,
Розовеет край неба.
Милый румянец.

Милый румянец.
Занавески трепещут,
Мысли смешались.

Мысли смешались,
Спутаны пряди волос.
Спят два поэта.

А в первых числах февраля иду, значитца, по парку утром: мороз, солнце, настроение приподнятое. Дай, думаю, пошлю смс Никите:

Камбоджу – сонцам,
Снегам – Юту
Накрые шчодры
Месяц Люты.

А он мне в ответ:

А вось хахлам,
Што без газА,
Ён падаруе
МаразА!

Мне стало за державу обидно, все-таки я наполовину хохол:

Што маразы?
Гарох у сценку!
Нас грэе
Юля Цiмашэнка!

Никитушка меня добил:

А у рэгиёнах
Гавараць:
Яна выдатнейшая
Бляць!
К таму ж з яе златой
Касы
Ня зробiш, братка,
Кiубасы.

Вот такая вот дружеская переписка.

@темы: щастье, фальшиво, но неритмично, чучух-чучух, друг

To the Lighthouse
По-моему, самый кошмар – это когда близкий человек начинает тобой немного тяготиться. Вернее как, он не то чтобы начинает, а просто в нем неосознанно это тяготение может проступить. А может, черт подери, и не проступить. Вот в чем проблема. Поэтому когда по телефону спрашивают: «Ну, что-нибудь скажешь еще хорошего напоследок?», внутри всплывает сон великой Фаины Раневской, где она идет по тенистой аллее, а впереди в легкой дымке бредет он – милый, милый Пушкин. Она бежит к нему, тряся грудью и задыхаясь, догоняет, плачет от счастья. Он оборачивается, смотрит на Фаину печальными глазами и протяжно говорит: «А, это ты, старая блядь… Заебала ты меня со своей любовью...»
Воспоминание об этом сне проносится в мозгу со скоростью света, и вместо того, чтобы на полном серьезе и без всякого пафоса сказать: «Спасибо, милый друг, за то, что ты есть в моей жизни, я тебя очень люблю!» язык сам сухо промямливает: «Да нет, в принципе, ничего… Пока, наверное…» Кладешь трубку и думаешь: «А что ничего? В каком принципе?»
Если что, то во всех этих моих комплексах прошу винить старую блядь Раневскую. Я тут ни при чем. Меня тут не стояло. Не стояло. Да.
Зигмунд, лежать тихо!

@темы: во мне, тихий ужас

13:11

To the Lighthouse
Посвящается Августу
Владиславу Крапивину
и непутевым детям




Летом вечер - синий сон
Крошки, чай, собачий вой
Абажур раздавит светом
Где ты, где ты мой родной?

Ночь придет достанет ключ
Отворит им медным дверь
Смотрит смотрит на подушку
Нету мальчика теперь

Где твой мальчик? Убежал.
Ночь мохната и страшна
Убежал в какие страны?
Слёзы слёзы, тишина

Ночь присядет на порог
Разметет хвостом все сны
Желтый глаз укроет веком
Август, темень, нет луны

Он пошел за ветром утром
По канату (тонкий луч)
Крылья сделав из бумаги.
Как мне, как его вернуть?

Из автобуса "Икарус"
Говорили люди мне
Вышел мальчик с желтым змеем
На сиреневой струне

Шестилетни ножки скоро
Как иголкой шов - прошей
Сосчитали сто ступеней
На двенадцать этажей

И асфальт простер объятья
Крыша робко замерла
К солнцу - змей. Молочны зубки
Приняла сыра земля

Ведь никто и не подумал
Знать не мог и не хотел...
Хрупкий череп, пятки, гробик
Мальчик, может, улетел?

Раньше плакала до колик
Но сказал мне старый дед
Красномордый алкоголик
В землю не идут в шесть лет

Что в гробу не милый мальчик
И асфальтовы уста
Не его расцеловали
И не верь им - клевета

Если он ушел за ветром
Он теперь там милый гость
Для него там - тень под кедром
А не ржав могильный гвоздь

Уходи, подруга ночка
У тебя еще дела
Ах, зачем же я, зачем я
Дверь тогда не заперла?

@музыка: Hevia

@темы: фальшиво, но неритмично

To the Lighthouse
Ваш Тотем раскрылся! Это... Лосось
Это создание всю жизнь проводит в постоянном движении, уходя из родного гнездышка и возвращаясь, чтобы вывести свое собственное потомство, причем никогда не сходит с намеченного еще далекими предками маршрута. Жизнь порой кажется вам скучной и однообразной, но вы отнюдь не стремитесь выбиться из родного течения и отправиться исследовать другие возможные пути. Такие как вы отличаются поразительным хладнокровием и некоторой флегматичностью, иными словами, вы не спешите принимать решения, да и вообще не любите действовать. Зачем что-то менять, если знаешь, что лучшего уже не найдешь? И все же, иногда стоит иметь запасные пути оступления, иначе вы рискуете угодить на "медвежий нерест". Почему бы вам не попробовать что-нибудь новое, впустить свежую струю в свою жизнь? Старая вода уже порядком застоялась. А уверенность в новых начинаниях вам придаст подарок Тотема - Жемчужина.image
Пройти тест


@музыка: Наушники оторвались, точнее, их разорвало.

To the Lighthouse


Тихо сёрбнув вечернего кофэ,
Анна Павловна моет посуду.
Пенорадугогубкой счищает
С белой чашки помадослед.

А потом почитает газетку.
Сына спящего в лоб поцелует.
Аккуратно развесит халатик.
С головою – в кусаючий плед.

Вспомнит вдруг, что морду не смыла,
Под кроватию тапки искать.
Тихо в ванну иттить по холодному,
Размалёваны очи смывать.

Вот, уже чистоликая, снова на ложе
Укрывает свой корпус теплом.
Минут пять еще мозг калькулирует,
А потом наряжается сном.

Анне Павловне снится хорошее.
К ней приходят сады голубы,
Босогривые рыжие лошади,
В синих блюдечках снег-твороги.

Анне Павловне коротко грезится,
Что проснется совсем не она,
Что Она – всего неба Медведица,
Что Она всего поля Трава.

В предпоследние семь минут утренних
Анне Павловне видится Сон:
Что она – вдруг сама Анна Павлова
И в Париже идет на поклон.

Матюкнувшись от звука будильника,
Героиня продрала глаза,
И пошла на работу рутинную –
В «Жигулях» починять тормоза.

@музыка: Кустурица и некурящий оркестр

@темы: solo, Фрейды Фриды, фальшиво, но неритмично

13:52

Сон

To the Lighthouse
Сегодня снова снилось просторное метро, уже надземное. Ехал в нем по Проспекту с ощущением, что я в Минске первый день. На остановке у "Цэнтральнай кнiгарнi" меня встретила бабушка, дала два пирога, подарила коричневую шубу и меховую шапку, а потом куда-то пропала. С сожалением отметив, что шапка и громадная шуба почему-то женские, я зашел в книжный магазин, запихал пироги и шубу в какой-то угол, и, опасаясь, как бы все это ненароком не сперли, пошел выбирать книги. Навыбирал себе 7 штук, среди которых точно была Петрушевская (прямо на обрезе тома было написано: ЛЮДМИЛА ПЕТРУШЕВСКАЯ), и проснулся. Доктор, ау!

@музыка: Народная - Конь гулял на воле

@темы: утро туманное, Фрейды Фриды, чучух-чучух

To the Lighthouse
Сон. В начале я бегу по заснеженному полю к далекому березовому лесу, за который садится солнце, и отовсюду слышу голос: «Вы же понимаете, что и Гёте, и Шиллер, и Пушкин – явления совершенно демонические?». Останавливаюсь, оборачиваюсь. Со странным ощущением (то ли голос принадлежал Пушкину, то ли я сам во сне был Пушкиным) переношусь в другую плоскость реальности сна. Здесь главные герои – Баба-Яга, Алёнушка и Иванушка. Все как в сказке «Гуси-лебеди» (вместо гусей – Баба-Яга), то есть колдунья похищает детей и держит их у себя. Роль Бабы-Яги мое сознание отвело Елене Николаевне Руденко – профессору кафедры теоретического и славянского языкознаня БГУ – женщине, против которой я ничего не имею и которой кое-где даже восхищаюсь. В реальности будучи славистом, во сне Баба-Яга заводит с Иванушкой оживленный спор о ценности своей научной деятельности, который неуловимо и незаметно перетекает из филологической в историческую плоскость. В конце сна Баба-Яга с неимоверным апломбом заявляет, что преподает церковнославянский язык в Оксфорде, на что Иванушка ей говорит, что подходы к периодизации истории необходимо пересматривать и роль средневековья крайне недооценена современными учеными, да и вообще нельзя называть одним именем период времени в 1000 лет. Баба-Яга смущенно соглашается. Конец сна.
Пипец, господа.
Я раньше подозревал, что сон строится из бессознательного и осознаваемого, но вот что осознаваемое приходит из прошлого, настоящего и будущего, понял, встав с постели сегодня. Итак, прошлое: посмотренная утром церемония интронизация патриарха Кирилла внесла в сон фразу о демоническом начале несчастных поэтов, а образ Бабы-Яги впечатался в мозг во время лекций по общему языкознанию. Настоящее: спал рядом с мамой, которая смотрела по ноутбуку сериал про какую-то девочку. Девочкин голос во сне унаследовала Алёнушка. Будущее: проснувшись, включил телевизор и увидел сцену дуэли Пушкина (его играл Безруков), снятую на заснеженном поле.
Вот так.


@темы: утро туманное, Фрейды Фриды

To the Lighthouse
шаробелодельня
эрудиция: 37духовность: 365 придумали ноусмайл и край


21:44

To the Lighthouse
Серые воробышки
Серьезные личики
Сели на ладошку мне
Умные птичики

Глядят внимательно
Кашляют тѝхенько
Птенчики стараются
Эх, лихо-лихонько

Глазоньки чистые
Радужной каракатицы
Никуда без масочки
Никуда без капельницы

Серые воробышки
Чертят звездылинии
Помечтают полетят
от химии к химии

Колыбельную спою
Засопят неловко
Пусть поспит хоть до утра
Лысенька головка

Господи, помоги

@темы: во мне

To the Lighthouse
С парикмахерской мои отношения всегда были крайне натянутыми. Как говаривал дедушка Ф., закатывая рукава и потирая руки от предвкушаемого удовольствия, полезли в детство. Во всем виновата одна ужасная женщина с размалеванной мордой и рыжими шестимесячными кудрями. В первой половине последнего десятилетия прошлого века ей случилось занимать пост заведующей питерского садика, куда мне выпало ходить каждый день и долбить там суровый асфальт непростых детских отношений от звонка до звонка. Едва мама ввела меня в ее кабинет, заведующая поджала губы, несколько сдвинула скальп назад и тихо, но сурово проговорила с интонацией, как будто моя милая мама – дебил и вообще не соображает: «Ребенка надо стричь!» Видя наше замешательство, она задумчиво поглядела в окно, забарабанила малиновым маникюром по лакированной крышке стола и пропела вдаль на выдохе: «Вшииииииииии». Потом она определила, в какой коллектив меня внедрять, и мы с мамой покинули ее кабинет, оставив женщину один на один с нелегким делом заведования дошкольным учреждением. «Дура» - обозвала потом ее мама.
Как чрезвычайно шли мне мои ангельские кудри! С ними мой образ представлял собой гармоничную эстетическую целостность, единство и борьбу противоположностей: я походил одновременно на ангела с пасхальной дореволюционной открытки и на юного бунтаря Володю Ульянова, чьи кудри к семнадцатому году уже настолько затерялись в круговороте веществ, что вполне себе могли стать кофейной гущей, оседающей на фарфоровых стенках чашки, еще хранящей тепло тонких аристократических пальчиков какой-нибудь там Елизаветы Боулз-Лайн, в будущем королевы-матери. До сих пор помню свое эффектное дефиле по вестибюлю цирка в дефицитном бархатном чехословацком костюме, с каштановыми кудрями и тщеславным видом. Было мне три года. А тут – стричься…
Да, вот сидел я сегодня в парикмахерской и наблюдал. Нет, не те уже парикмахерские, ой не те. Сегодня там к детям особый подход – кресло с рулем, забавный фен в виде дракона там, хуе-мое. Вот когда я был ребенком, парикмахерская была другая. Вместо зеркал и радужных стен с манящими хайрастыми фифами, меня встречал щербатый кафель, пузырястый линолеум и три улыбки металлурга: парикмахерши Герасимовны, маникюрши Наташи и заведующей Любовь Степановны. С матерью к мастеру было нельзя. Герасимовна с суровым видом выслушивала невнятные указания и отправляла маму ждать в коридор: «Ладно мамаша, вы ему еще в жопку маслица напихайте, у вас мужик растет, без вас тут перетерпит двадцать минут. Пральна гаварю?!!» Я подпрыгивал в кресле и внутри у меня все холодело. Пытка начиналась.
Герасимовна втыкала в розетку машинку «Мозер» и начинала скоблить мой скальп. Женщина она была крупная, с тяжелой рукой, поэтому мои еще неокрепшие шейные позвонки не могли противостоять ее напору. На второй минуте она остервенело выключала машинку и глядя мне в глаза через зеркало сквозь зубы цедила: «Не будешь ровно голову держать, шкет, хуже будет». Потом брала меня за вихры, закрепляла череп в удобном для нее положении, вдаряла мне промеж лопаток, чтоб не сутулился, и продолжала процедуру.
Она относилась к процессу стрижки творчески: стригла всегда по-разному, с применением рационализаторских методик типа «пытка зубастыми ножницами» (ими обычно края и челку простригают – Герасимовна выскубывала этим орудием мне волосы на всей площади головы), «снятие скальпа массажной счеткой во время укладки», «ровняние челки в течение десяти минут» (волосы – в глаза) и коронный номер – «самум» (горячая струя фена направлялась в лицо, так что все слизистые оболочки пересыхали, краснели и воспалялись). Несмотря на все ухищрения, на меня после стрижки смотреть без слез невозможно было и первая лексема, вырывающаяся из мозгового загона любого человека, меня лицезреющего была, конечно, «обкорнали».
Герасимовна всегда стригла плохо и так, как хотелось ей. Она лучше знала. «Кожа должна дышать!!» - басом кричала она. Несмотря на то, что сильные руки Герасимовны росли из ее не менее могучей жопы, человеком она была ответственным и добросовестным. Парикмахерская находится на полпути от моего подъезда до остановки троллейбуса. Так вот, темными зимними утрами, часов этак в шесть, моя мама, человек военный, спеша по вызову в часть на тревогу, видела, как Герасимовна топчется под закрытой еще парикмахерской. Воистину, точность –вежливость королей!
А сейчас что? Тьфу! Очередей в парикмахерских нет, тебя там постригут хоть сяк, хоть эдак, улыбнутся двести раз помогут слезть со специального развлекающего стула, пищащего и сияющего огнями, и еще сдачи в кассе дадут. Эх, не вырастет из нынешних детей людей, не вырастет…

@музыка: БГ - Город золотой

@настроение: Кот, зараза, чуть елку не опрокинул

@темы: во мне, solo, тихий ужас

To the Lighthouse
Но все еще болею.

mr.serge
если открыть в paint наше лого, поставить точку и сохранить, как монохромный bmp, при сохранении нажать да, то он поменяется и станет векторным...

CREATOR
Если огурец нарезать скалкой, полить доместосом и дать коту, то кот поменяется и станет пчёлкой...