To the Lighthouse


Будь моя воля, я бы обязательным пунктом выделял одно занятие по литературе в школе на обсуждение проблемы уток и рыб в романе Сэлинджера «Над пропастью во ржи». А то все думают, что это так, взбрык буддистского сознания американского писателя. Насколько я помню, когда в девятом классе мы читали роман по программе (я к тому времени уже перечитывал), одноклассницам с тонкой нервной организацией книжка не понравилась. Особенно одну особу возмутило отношение Колфилда к Салли Хейс. До сих пор помню нашу ожесточенную перестрелку: «Она же девушка!!!» - «И что?» - «Как же он так с ней?» - «Как – так?» - «Грубо! Невоспитанно!» - «Но она ведь дура.» - «Нет, она девушка!!!» - «Одно другому не мешает». Дальше оба переходили на вопль. Вообще на том уроке я говорил минут тридцать без остановки, что со мной редко бывает, отчего речь была слегка путаной. Тем не менее, меня терпеливо выслушали и одноклассники, и Лариса Сергеевна. Помню, особенно «отдельно» высказался по поводу «похабщины» (перевод Риты Ковалевой), а утки с рыбами тогда как-то в голову не пришли. Сейчас же я думаю, что эти два образа – квинтэссенция духовных исканий героя. Ближе к середине романа есть сцена, гда Холден спрашивает у таксиста, где утки из Центрального Парка зимуют (перевод мой):

- Так вот, знаешь, там утки плавают? Ну, весной? Может, ты вдруг знаешь, куда они пропадают зимой?
- Пропадает кто?
- Утки. Знаешь, а? Я к чему это: может, приезжает фургон какой и их увозят или они сами улетают – на юг или куда?
Старина Горвиц развернулся и посмотрел на меня. Он был очень вспыльчивым. Хотя плохим не был.
- И откуда я это к черту знаю?
- Только не психуй, - сказал я. Чего-то он запсиховал.
- А кто здесь психует? Никто не психует.
Больше я у него ничего не спрашивал, раз его уж так задело. Но он сам снова начал. Опять развернулся и сказал:
- Рыбы-то никуда не идут. Так и сидят там. Прямо в чертовом озере.
- Рыбы – это не то. Рыбы не то. Я про уток, - сказал я.
- С чего это не то? Как есть, то, - сказал Горвиц. Что бы он ни говорил, выходило, как будто бы он на что-то сердился.
- Рыбам же тяжелее, зимой-то, чем уткам, ну! Господи, мозгами подумай!
Я помолчал с минуту. Потом сказал:
- Ладно. А что они делают, рыбы эти, когда озерцо до дна промерзнет, а сверху люди на коньках, а?
Старина Горвиц снова развернулся.
- Как это, что они делают? – заорал он мне. – Где были, там и сидят, мать твою.
- А то, что все замерзло, им все равно. Не может им быть все равно.
- Да кому все равно? Никому не все равно! – сказал Горвиц. Он так распсиховался, что мне стало страшно: вдруг мы въедем в столб или еще что.
- Они так и живут во льду. Они так устроены, мать твою. Их замораживает, и они так и сидят всю зиму.
- Да? А чем они тогда питаются? Ну, если их заморозило и прижало, они же не могут плавать и искать еду, так?
- Их тело, черт подери. Что у тебя с мозгами? Их тело питается водорослями и херотенью, которая во льду. У них же поры постоянно открыты. Они так устроены, мать твою. Дошло? – он снова развернулся, чтоб на меня посмотрерть.


По-моему, все ясно как день. Рыбы – обычные люди, которым приходится, если что, замерзать вместе с речкой, застывать в глыбах льда и ждать, пока придет весна. Такие люди-рыбы - часть ландшафта, никак не перечащая привычному ходу вещей сущность, однако их трудно за что-либо судить: кто сказал, что рыбы хуже птиц? Тем не менее, совсем другое дело – утки. Они сами себе хозяева, их не скрывают толщи воды, им открыты все горизонты. Надоест пруд – лети к реке, все в твоих руках. Но вот проблема: Холден так и не узнал, как утки покидают заводь. Может и правда не по своей воле? И тогда получается, что и над утками есть кто-то, кто неизменно с приходом холодов приезжает на грузовичке и забирает их? В этом главная проблема романа, которая разрешима каждым по-своему. По законам физики ведь и рыбы и птицы делают одно и то же – плавают. Только одни в жидкой среде, а другие в газообразной. Или все же последуем за эволюцией, которая вынудила часть рыб выйти на сушу, обрасти перьями и усилием крыльев и воли полететь?
Но даже если вы решите покинуть надоевший вам пруд, вывернуть жабры наизнанку, превратив их в легкие, отрастить крылья и полететь куда глаза глядят, то не факт, что вы станете счастливыми. Вновь передаю микрофон Сэлинджеру (я перевожу):

В том-то и беда. Уже не найдешь на свете места, где было бы хорошо и спокойно, потому что нет его. Можно, конечно, думать, что оно есть, но если вдруг ты туда попадешь, кто-нибудь, как пить дать, прокрадется, пока ты не смотришь, и напишет у тебя под носом: «Хуй». Проверьте, если хотите. Я думаю: вот умру я когда-нибудь, и снесут меня на кладбище, и будет у меня типа памятник с надписью «Холден Колфилд» и, там, когда-родился - когда-помер, а потом, прямо под этим, будет написано: «Хуй». Чего там, я не шучу.

Проблема рыб и птиц глобальна и вечна. Кстати говоря, к ней не раз обращались древние и ныне живущие. Я вас на этом покидаю, а особо не задолбанные моей тирадой могут посмотреть сюда.

читать дальше

@темы: кофе ночером, онтологические замечательности

22:55

Я дома.

To the Lighthouse


Болит голова. Жарко. В вазе умопомрачительно громадные пионы.
Хочу танцевать. Котяков, не позабывай ни про что. Буду тебе напоминать.
Петрушевская хочет домой (которая у К., Сажи и Лизы). Надо что-то предпринимать.
Настька уезжает на Кавказ работать официанткой, за что ее бабушка знать больше не желает. Что я буду делать два месяца?
Тоша, я люблю тебя несмотря ни на что.
Выпью холодного кефира - и в объятия Макса Фрая, который оказался женщиной Светланой Мартынчик.
И пусть все взорвется нафиг и утонет в грозовом ливне.
А потом - спать, спать, спать. (Вспоминается тот же Фрай: "срать, срать, срать"...)

@темы: во мне, чучух-чучух, бортовой журнал

To the Lighthouse
Книга болгарского писателя Йордана Радичкова «Ние, врабчетата» издавалась в Москве трижды: в 1983, 1985 и 1988 годах. Естественно (куда же без этого), в разных переводах. Поскольку имена титанов древней советской балканистики Интернет утаивает, обойдемся без них.
Итак, переводчик №1 не долго думая (и правильно) перевел название как «Мы, воробышки». Советские дети получили милую книжку про серых городских птичек, которых увековечивали в литературе исключительно детские писатели (все мы знаем: взрослые под ноги редко смотрят, так как это святой долг и прерогатива ковыляющего на неокрепших и пухленьких).
Но тиража, видимо, не хватило: он целиком исчез в ненасытной пасти простого советского ребенка. Издательство стало пухнуть от гневных писем родителей, жалоб («Вы там что, все с ума посходили?!..») и наскальной детской живописи, требующей продолжения. Но вот беда, набранные два года назад свинцовые матрицы с текстом поела типографская моль. Пришлось вызывать чрезвычайно занятого человека – другую переводчицу с болгарского, у которой, между прочим двое детей. Переводчица выпила кофе и на утро явила миру чудо – новый, исправленный и дополненный, перевод. Ура, товарищи. Но бедной женщине (да простит меня Геродот, если это был мужчина) захотелось остаться в истории литературной мысли, для чего она изменила в названии букву «Ы» на букву «У». Не знаю, как вам, а для меня воробышки из-за этого превратились из самостоятельного субъекта в материал. «Мы, воробушки» - декларация прав продуктов продовольствия. Дорогая, тебе на хлебушек воробушка намазать?
Шло время, кормимая западом болгарская оппозиция крепла и ширилась. Недовольство КПСС и советского народа росло. Надо было что-то думать, а то шестнадцатая республика возьмет и отвалится ко всем чертям со всеми своими Варнами, Бедросами Киркоровыми и мебельными гарнитурами как у людей. Третий перевод книги Радичкова стал четко спланированной диверсией. Название «Мы, воробьишки» внушало глубинное отвращение сознательной общественности к Болгарии в целом и к ее литературе в частности. Попранная советским сапожищем, Болгария опомнится и устремится назад, в лоно партии. Ан нет! Глава компартии Болгарии Тодор Живков был смещен, воробьишки не отстояли.
Так теперь и пылятся, наверное, на полке где-нибудь в центральной детской библиотеке им. Крупской (№14а) три перевода одной книжки про серых птичек. Ну что ж, «ликуваме ние в гнездото, че сме излезли най-после на свобода…»

@темы: тихий ужас, онтологические замечательности

20:40 

Доступ к записи ограничен

To the Lighthouse
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

To the Lighthouse


Влагой римских акведуков,
Соком сильных горных буков,
Солью греческой волны,
Песней дальней стороны,
Белым облаком в зените,
Ягодой на сизой нити,
Черной птицею во сне,
Красным флагом на войне,
Юркой гадиной в песках,
Сединою на висках,
Оперённою стрелой,
Несмолкающей молвой,
Домотканым полотном,
В сад распахнутым окном,
Алой кровью на губе
Я приду домой к тебе.

@темы: нанизывание падежей, solo, фальшиво, но неритмично

To the Lighthouse
To the Lighthouse
К. рассказывает, что открыл по работе свежий номер Cosmopolitan, - а там статья про разговоры в постели.
- И первая фраза, которую я вижу, - говорит К. - "Вот он ловко берет тебя за клитор..."
- Плоскогубцами, - тут же сказала Агата.
- Перестань, - сказал К., - Мне надо это прочесть. Я обязан.
- Вот он ловко берет тебя за клитор и ведет мыть посуду, - сказала Агата.
- Имей совесть, - сказал К. в отчаянии.
- Вот он ловко берет тебя за клитор, потом ловко берет твою сестру за диффамацию, потом ловко берет твоего мужа за взятки, хлоп - и вся семья уже сидит! - сказала Агата.
- Прекрати, - сказал К., - У меня дети маленькие, мне надо прочитать, что там написано, меня же уволят.
- Они попытались отвертеться и не платить, но мы ловко взяли их за клитор, - сказала Агата.
- Уходи, - сказал К.
- Он ловко взял ее за клитор, хотя мог взять ее хоть два раза подряд всего за сто рублей, - сказала Агата.
- Я сейчас ловко возьму тебя за клитор и вышвырну вон из офиса, - сказал К. в отчаянии.
- Его нежные слова взяли ее за самый клитор, - сказала Агата. - Он ловко взял ее за клитор, хотя сперва ему за тот же клитор предлагали какую-то телку помельче.
К. застонал.
- Послушай, - строго сказала Агата. - Я говорю важные вещи, а ты меня гонишь прочь. Это очень грубо и некрасиво. За кого ты меня держишь, в конце концов? За клитор?

@темы: щастье

To the Lighthouse
Пижма, календула, алоэ, лавровый лист, трава льнянки (кто ее видел?), чеснок, листья сирени.
Ципромед, левомицетин, сульфаниламиды, анабиотики.
УВЧ.
Хирургия.
Пивные дрожжи.
Вареное яйцо (приложить к глазу теплое яйцо, после процедуры яйцо непременно выкинуть! если пожадничаете и съедите - не пройдет! )
Приложить запеченную луковицу.
Крепкий настой (?!) поваренной соли.
Мед.
Приложить кусок теста.
Борная кислота.
Зеленка.
Йод.
Печеная картошка.
Почки березы.
Закрутить восьмеркой шелковую нитку и обматывать пальцы руки, противоположной тому глазу, на котором вскочил ячмень. Мотать на средний палец и безымянный.
Смазать глаз "голодной" слюной.
Ватные диски пропитать крепкой чайной заваркой. Прикладывать.
Больным глазом посмотреть в пустую стеклянную бутылку и три раза сказать: "Бутылка, бутылка, где твое дно?" Помогает на ранних стадиях развития ячменя.
Провести по глазу золотым кольцом.
Нагреть утюгом носовой платок и приложить платок к глазу.
Внезапно подбежать к больному и сунуть ему в лицо кукиш со словами: "На тебе, на тебе, на тебе!"
Показать кукиши обеими руками, и непременно внезапно.
Плюнуть в глаз больному.
Фурацилин.
Тетрациклин.
Лактобактерин.
Водка.
Флемоксин.
Флоксал.
Прощение и покаяние. Прочесть молитву мытаря ("Господи, будь милостив ко мне, грешной!")
Пописать на глаз (приложить ватку с мочой).
Это должна быть моча младенца.
Опий.
Эритромицин.
Пенициллин.
Суровую нитку завязать на безымянный палец противоположной руки на 11 узелков.
Нет, х/б нитку черного цвета.
Нет, красную нитку, и не на палец, а на противоположное запястье.
Холод - тепло - холод - тепло - холод - тепло, и так чередовать много раз.
Чай "липтон" комнатной температуры.
Лампадное масло.
Ледяная вода.
Масло чайного дерева 50-процентное.
Пожевать черный хлеб и приложить нажеванное к глазу.
Зеленый чай.
Альбуцид.
Гидрокортизон.
Ртутная мазь.
Отвар череды.
Теброфеновая мазь.
Листья шалфея с листьями мяты. Отварить, прикладывать.
Глицерин.
Сметана.

@музыка: Пелагея - Босанова

@настроение: Мама предлагает нести в военкомат мочу в пакетике из-под косметики Oriflame...

@темы: онтологические замечательности, чучух-чучух

To the Lighthouse
Отжался

В Бога он поверил, когда понял, что после каждой новой волны хриплого визга, заканчивающегося надрывным, с брызгами слюны, «Упал-отжался!», он, обессилено впечатываясь лицом в тошнотворное месиво октябрьского плаца, по совершенно необъяснимым причинам чувствует головокружительно чистый запах сирени.


@темы: solo, красота

14:46

To the Lighthouse
НТВшный репортер фирменным страшным голосом говорит: "Растерзанная Кристина до сих пор приходит к маме во сне..." И так трагически замолкает. (Программа "Особо опасен").
Я, вообще-то, совсем не агрессивен. Но сейчас почему-то хочется разбомбить НТВ, а потом все лично после них хлорочкой посыпать.

@темы: тихий ужас

To the Lighthouse


В мире есть семь, и в мире есть три,
Есть люди, у которых капитан внутри,
Есть люди, у которых хризолитовые ноги,
Есть люди, у которых между ног Брюс Ли,
Есть люди, у которых обращаются на "Вы",
Есть люди, у которых сто четыре головы,
Есть загадочные девушки с магнитными глазами,
Есть большие пассажиры мандариновой травы,

Есть люди, разгрызающие кобальтовый сплав,
Есть люди, у которых есть двадцать кур-мяф,
Есть люди типа "жив" и люди типа "помер",
Но нет никого, кто знал бы твой номер...

БГ

@музыка: 212-85-06

@темы: во мне, утро туманное

To the Lighthouse
Итак, Вы — Эллисон Кэмерон
imageВы — доктор Эллисон Кэмерон. Человеколюбивая и всегда готова придти на помощь. Хранительница и блюстительница морали и нравственности, склонна защищать людей от них самих и видеть в них исключительно хорошее. Поэтому часто не может адекватно оценить ситуацию в целом. Мечтательная и чувствительная, порядочная и сочувствующая, сразу располагает людей к себе, но далеко не всегда добивается желаемого.
Пройти тест


@темы: головотяпство

To the Lighthouse


Я, как дура, значит, сижу накрашенная, угрохала на завивку черт знает сколько, ребенка буду до конца месяца геркулесом кормить. И знаешь, что-то мне внутри как будто подсказывает: опять, опять пролетишь, не надейся даже. Жду, жду. Тут вдруг чувствую: завивка потиху раскручиваться стала. Ну думаю, вот, вот оно мое счастье: раз в жизни прическу как у людей сделала, и та, сволочь, не держится… Уже реву практически, тушь вот-вот потечет, и что-то вдруг в по двери с той стороны так тихонько шкряб-шкряб… Я сначала не поняла, сижу дальше. Чувствую прямо, как водка стынет. Ну, думаю уже, раз и этот козел, то хоть мать с ребенком шпротов поедят не на праздник. А то она меня уже буквально изводит, говорит ребенку жидкое нужно, а то он у тебя не какает, угробишь кишечник молодому организму. Сижу, уже совсем никакая, и вдруг бац! Валя, я чуть не упала – дверь распахивается и входит он. С тремя герберами и бутылкой. Говорит, Алевтина, извините за опоздание, вы в жизни еще прекрасней. Я говорю, Леокадия я, можно Леля, а он – не это главное. А сам весь взмок, топчется. Я ему, раздевайтесь, проходите. И тут он из кармана достает вешалку из проволоки, складную, расправляет, значит, аккуратненько так, и пальто на гвоздь цепляет. Я, говорит, культуру уважаю. У меня все внутри похолодело: ножи-то я не положила, думала, он нормальный! А он так уже глазом из-под очков зырк-зырк по столу! Я говорю, может головной убор сымите, все ж помещение, как-никак. А он мне так обиженно-обиженно так, шепотом: «Пожалуйста!» А под шляпой у него лысая башка! Он, значит шляпу мне протянул, я все как надо, на полку ее аккуратно положила. Сам он к зеркалу подошел, достал из пиджака красный гребень и три волосины свои на затылке степенно так пригладил. Повернулся ко мне, молчит. Топчется. Прекрасная, говорит, комната у вас, Алевтина. Я ему, Леокадия я, обои сама клеила, а мебель еще от мамы. Он, паразит, с надеждой, такой: покойной? Я говорю, нет, мама жива и, слава Богу, здорова. Некоторые в ее возрасте уже по четыре инфаркта имеют, а она все магазины пешком обходит три раза в неделю. Он такой, ну-ну. Я говорю, присаживайтесь к столу, я пока букет в вазу поставлю. А ваза у меня одна, тоже мамина, богемского стекла. На литра четыре. Эти три герберы, естественно, в этой вазе ни к селу ни к городу. Ну я, как могла уже, распушила, и в центр стола поставила. А он так опять на меня молча посмотрел и отвернулся. Я ему говорю, попробуйте, мол, салат, это особый рецепт, с грецким орехом. А он мне, знаете, у меня на грецкий орех аллергия, я, пожалуй, отведаю мясца. Валя, меня как дерьмом облили. Я над этим салатом три часа вытанцовывала. Ладно, думаю, сама съем. Что пить будете, спрашиваю, вина? А он так посмотрел в угол и говорит, я, пожалуй, водочки. И наливает. От такой наглости я аж не нашлась что сказать. Пришел, значит с бутылкой чернил, а сам мою водку пьет. Хороша, говорит, и ртом так, мол, эксперт. Видно, что для себя делана, говорит. Ну, я ему говорю, на здоровье. А он пьет и по сторонам смотрит. Говорит, что-то у вас библиотека небогатая. А я ему, пользуюсь городской номер шесть, чтобы в своих скромных условиях не загромождать пространство. Ребенку скоро в школу, ей простор нужен. Он брови так поднял поверх очков, головой покачал и говорит такой, м-да… взрослая дочь, взрослая дочь… А сам уже от трех рюмок осоловелый весь. Я говорю, да, в наше время одинокой женщине тяжело без жилплощади, женщине ведь необходима ласка… Валя, ну правильно ведь я сказала? Ну, и, главное, смотрю на него как Гурченко, с поволокой такой экстравагантной, а он на меня вытаращился и говорит, это вы верно подметили: ласка, лас-ка. И ни с того ни с сего как заревет! Валя, инфаркт сердца! Руки трясутся, я его успокаиваю, говорю, может вам валерьяночки накапать, а он мне, Леля-Леля, я ведь кто? Ну кто, я спрашиваю. Говорит, я, Леля, сволочь и свинота. Я ему, ну что же с вами такое, вы в письмах такой спокойный всегда были, такой весь обстоятельный, с душой. А он все всхлипывает, всхлипывает, мямлит, мямлит. Я уже потихоньку со стола убираю и параллельно его успокаиваю. Посуду вымыла, прихожу с кухни, а он сидит, в пол смотрит. Ну я подошла к нему сзади, руки на плечи положила. Он аж вздрогнул. Говорит, Алевтина, я выйду на секунду. Испугался. Я говорю, пожалуйста, направо по коридору, Леокадия я. А сама в спальню. Сняла аккуратно платье, напялила пенюар твой, жду. Он что-то в коридоре потоптался, потоптался, а потом входная дверь – шварк! Я глядь в окно, а он драпает! Тут я, Валя и разревелась, встала на табуретку и заорала ему в форточку на весь двор: сука ты, Степан Филимоныч! Задернула шторы и так и пролежала до утра. Утром мать ребенка привела, спрашивает, ну как? А я что? Говорю, мама, как обычно. Она на меня посмотрела, хлопнула дверью и ушла. Я ребенка накормила, в сад отвела. Теперь думаю, может опять объявление дать? Только ведь вот что, Валя, чернила-то свои он, представляешь, с собой унес! Что за жизнь…

@темы: Любите живопиь, поэты

To the Lighthouse






@музыка: Ундервуд - Это судьба

@настроение: ... и серые и белые! И с длинными носами!

@темы: красота

To the Lighthouse
Шесть идеальных вещей:
Идеальный зеленый чай - чай сорта "Порох" (Gunpowder). Листики идеально целые и аккуратно свернуты неизвестно кем в шарики. первая заварка немного горчит, но кто сказал что будет легко?
Идеальная свадьба должна быть тихой и мирной, без помпы, шумихи и размаха. С природой и без воплей.
Идеальный подъемный кран должен работать. В детстве я повидал много замороженных строек, из-за чего у меня сложилось представление, что подъемный кран - своеобразная черепаха в мире инструментов. Они стояли, а я думал, что они так медленно - по миллиметру в сутки - работают. Так что кран должен быть быстрым, высоким и устойчивым, чтоб никого не придавил.
Идеальное облако кучевое. Оно одно или, в крайнем случае, одно из трех. Большое и в центре неба.
Идеальные обои однотонны и скромны. На них нет ужасных розочек, богатых тюльпанов и плюшевых мишек. Они не цвета "вырви глаз". Они создают ощущение простора и позволяют стене выглядеть достойно как голой, так и с всякими прибамбасами типа картин, панно и плакатов.
Глазурь идеальна в шоколадном не потрескавшемся исполнении.

@темы: головотяпство, solo

To the Lighthouse


Пока есть такие, как Стивен Долдри, в мире будет все в порядке.
"Часы" и "Чтец" - профессиональные, честные, сильные фильмы.
Стивену Долдри уже за эти работы на Страшном суде простят все.



@настроение: "Их сто раз убьешь - а они живут!.."

@темы: во мне, solo

To the Lighthouse
Есть такой рассказ у Юрия Казакова, говорят хороший, не читал. До недавнего времени не мог понять, как во сне можно горько плакать. Сегодня понял. Эх, не доводят до добра дневные сны.
Сюжет сна такой: Беларусь оккупирована, причем неизвестно, кем. В самом начале приходится прятаться в минском метро, причем не в тоннелях, а в поездах, потому что на станциях тоже враги. Поезд ведет какой-то парень со знакомым лицом. Он еще плохо умеет тормозить, поэтому вагон останавливается наполовину в тоннеле, наполовину у платформы. Никита и я забегаем в открытые двери вагона, едем в темноте. В вагоне еще несколько человек, из которых четко помню только двух школьниц в светлых ситцевых платьицах. Когда поезд приезжает на станцию «Октябрьская», парень-машинист открывает двери: на станции пока безопасно. Поскальзываясь, мы выбегаем из вагона и бежим к эскалатору. Я не успеваю за Никитой: хватаю за руку одну из девочек, которая начала плакать на платформе, спрашиваю, как ее зовут, говорю ей, мол, держись, не отставай, все будет хорошо, найдем мы твою маму. Дальше во сне небольшой временной провал.
Эпизод второй: Беларусь все еще оккупирована, но ситуация уже стабилизировалась, все к ней привыкли. В солнечный день (как сегодня) мы с Никитой выходим из метро на станции «Площадь Ленина» и видим, что оккупационные власти разбирают наш родной университет, а по развалинам какая-то бодрая продажная истфаковка-аспирантка водит экскурсии, рассказывает прохожим про какие-то короны, которые нашли при разборке здания. Короны лежат на пыльном тротуаре. После экскурсии нужно подписать бумажку, которую можно потом забрать на память. Никита о чем-то спорит с продажной истфаковкой и отказывается подписывать. На его словах «Я гражданин уникального государства» что-то толкает меня обернуться, и я вижу, как за нашими спинами огромный металлический груз на кране начинает ломать костел Сымона и Алены. Тут я начинаю плакать. Меня душит, сводит диафрагму, невозможно становится вздохнуть, но слезы не идут из меня. В скрюченном состоянии падаю на асфальт и бьюсь в истерике. Провал.
Эпизод третий: победа. На улице вечер. Небо ясное. Я курю и за спиной рюкзак. Подхожу к дому на Авакяна 30-3, возле которого растут ясени. Листьев на них особо нет, но крылатки есть, из чего можно сделать вывод, что на улице весна. Звоню в квартиру. Открывает Ада Львовна. Кричит вглубь куда-то, в комнаты. Выбегает Никита, тоже кричит, мол, дурак, дурак, мы так тебя искали. Все обнимаются и плачут. Тут слезы так и катятся.
И когда проснулся, понял, что текут на самом деле. Так что читайте Юрия Казакова. И я прочту.


@темы: сумерки, нервишечки, Фрейды Фриды

To the Lighthouse


Давным-давно в долине Улун жила-была маленькая девочка со своей семьей. Она была пастушкой, и все ее любили за кроткий нрав и добрую душу. Когда девочка пригонала овец в горы на пастбище, из чащи к ним приходил медведь и играл с овцами. Ему казалось, что овцы - его братья, ведь сам медведь, как и они, был белый.
Однажды, когда медведь играл с отарой, из чащи вышел снежный барс и напал на девочку. Как ни старался, медведь не смог защитить пастушку, и она погибла.
Когда другие медведи услышали об этом, все они опечалились и загоревали. По старому обычаю, все они пришли на похороны доброй пастушки, посыпав лапы пеплом.
На похоронах они плакали так громко, что закрывали свои уши, чтоб не слышать. Так прекрасна была храбрая пастушка, что медведи закрывали лапами глаза, чтоб не видеть. С тех самых пор эти медведи не расстаются с черными знаками и зовутся пандами.
Три любимых сестры пастушки не выдержали горького плача медведей и бросились живыми в могилу, и стали вчетвером горой, которую люди прозвали гора Сыгунян - гора Четырех сестер. На той горе и теперь живут панды, хранимые духом отважных пастушек.

@темы: утро туманное, онтологические замечательности

To the Lighthouse


@настроение: Ракету мне, ракету!

@темы: утро туманное, онтологические замечательности

To the Lighthouse
Как говорил  Йасень, благодаря которому я принял участие в этом флэшмобе, «сыновья и дочери спама, радуйтесь!» Вам предлагается спросить у меня имена троих людей, после чего, узнав их, придется решить, кого из них вы бы сбросили со скалы, с кем бы переспали, а с кем бы сочетались законным браком. Свое решение, естественно, предлагается обосновать в собственном дневнике, тем самым втянув в сию забаву еще больше полоумных.

Итак, я спросил у Йасеня, а он мне ответил: Николь Кидман, Дуня Смирнова, Елена Николаевна Руденко.

1)Что ж, он надеялся, я с Николь Кидман что-нибудь хорошее сделаю. Не тут-то было. Несмотря на то, что «Часы» и «Бангкок Хилтон» навсегда в моем сердце, «Австралия» - жудостное зрелище, после которого жениться на Николь Кидман – себя не уважать. Эта женщина, по-мне, уже сделала для человечества все, что могла. С ветерком, Николь! Приятного приземления!

2)Елена Николаевна Руденко. Доктор филологических наук, профессор. Здесь все сложно. Умная, необычная женщина с очаровательными странностями. Уже хотя бы за фразу «Ребенок, я сейчас зарыдаю!» можно на ней жениться. Но не уверен. А вдруг я не смогу жить с доктором филологических наук и придется кончать с собой? Что тогда? Нет, с Еленой Николаевной у нас будет пылкая сиюминутная связь. И не приведи Господь наткнуться ей на эти строки.

3)Дуня Смирнова нравится мне давно. Хорошая баба, с юмором. Фильмы снимает, передачу ведет (единственную, которую смотреть можно в телевизоре). Метр восемьдесят, сын взрослый. Быт нашу любовь не порушит: Дуня грызет ногти, загибает уголки страниц, не призная закладок, дружит с Шевчуком и Толстой. В последнее время, однако, огонек в ее глазах поугас. Или стрижка новая так повлияла? Дуня, выходите за меня замуж!