To the Lighthouse

Утром 19 января 1943 года Господь Бог увидел сердитые и горькие сны. Бодрствовать сердито Он себе никогда не позволял. По изнанке Его папиросных век лихо вытанцовывала безграничная людская тупость, фордыбачила недогадливость и отплясывала лень. «О милостивый Я, - думал он, - почему до них никогда не доходит? Сначала этот графоман Баум, сценарист, халтурщик! Потом Волков. Ладно, второй, положим, талантливее… Но к чему ей дом, зачем назад? Они имени даже ее не расслышали. Я один, Я один, Я один…» Когда Бог проснулся, в Его сознании выкристаллизовался стройный и точный план. В нем все было по-честному. «Она придет сама, а эти бездарности будут на самых целых и чистых страничках энциклопедий и другие бездарности поставят по их книженциям худшие спектакли в лучших театрах мира. А дети им поверят. Но ненадолго: Алан и Астрид, милые Мои солнечки, спасут их сны и напишут хорошие, истрепанные странички».
«Порт-Артур, - улыбнулся Бог, - она ведь герой». Брови сошлись на переносице. «Нет, ладно. Техас. Но не Канзас, Канзас – никогда. Порт-Артур в Техасе. А что, она такая… Вот и славненько, вот я и молодец». Опомнившись, он заплакал.
***
Чего говорите?.. В эту дырочку? Так вот. Любимая книжка? Я читала засыпающей Дженни «Мудреца из страны Оз», когда союзные войска еще не высадились в Нормандии, а родной завод продолжал сбывать в Европу холодильники. Это уёбище уже пило в три горла, поэтому первыми словами Дженни были «No-no-no-no, don’t you cry». Это я во сне расплакалась, а она меня разбудила. Пальчиками мне слезы вытирает и лопочет что-то, как птичка. Стала ее успокаивать, убаюкала, легла. Потом только поняла, что это она меня утешала. Разнервничалась, пошла на кухню, взяла сковороду – подарок милой свекрови – и захерачила храпящему благоверному по черепу. Да вот пьяного разве пришибешь? Проснулся, скотина, и говорит: «Чей-то голова болит… Пива нет?»
Разве нормальный ребенок выдержит такое? Пёс наш и то не выдержал: сорвался однажды с цепи и убежал неведомо куда. У нее годам к пятнадцати крыша и поехала. Сначала из бара по ночам не вылазила, слушала, как там эти черножопые горло дерут. Иду однажды с работы, смотрю, а дочь моя натырила где-то желтых кирпичей и дорожку у дома ими выстелила, оторвала калитку (откуда же силы взялись) и дальше по тротуару выкладывает. Как треснула я ее тогда шваброй, так впервые она из дому и убежала. Я неделю на валокардине, а она заявляется с каким-то патлатым выродком и говорит, так и так, мама, он у нас будет жить. В жопе он у нее будет жить.
Потом сбежала насовсем. Ничего с собой не взяла, только маки с грядок посрезала. Из университета ее вытурили потом за пьянку. Ох болело сердце тогда. А потом значит, через пару лет из Лос-Анджелеса мне шлет фотографию, мол, мамуля, все торчком, живу и радуюсь, сбылися мои изумрудные мечты. Глянула на ее морду: батюшки-светы! Страх! Ноги мои и отнялись. Мой урод, естественно, свалил к другой моментально. Стала меня сестра из социальной службы навещать, милая такая девушка. Я при ней ни поссать ни посрать не решалась.
А потом, значит, вся страна дочь мою узнала. Голос какой был! Это ж как пить надо было, чтоб до такого допиться! Хрипела изо всех дырок, ну чистая черножопая. Соседская ребетня в гости ходила, восхищалась. А ни письма тебе, ни фотокарточки.
А значит, как сейчас помню, пятого октября в четыре утра мне в дверь заколотили. Пока переползла в коляску с постели, чуть дверь к чертям не вынесли. Выкатываюсь на крыльцо, смотрю: мать моя женщина, народу тьмища, все как один уроды обдолбанные. Говорят мне, вы, значит, ее мать, вот вам от нас машина, как она хотела. Померла ваша дочь.
Еле откачали тогда меня. Говорят, она героином наширялась и подохла. Что мне с этой машиной делать? Ржавеет потиху. Одна я теперь… Шли б вы отсюда, у меня от вас сердце болит. Выключайте свой диктофон.
***
Все вышло, как и было задумано: Бог сидел за рулем Мерседеса, а она впервые за многие годы спокойно уснула на заднем сиденье, укутавшись в клетчатый плед. Туман прокрался в открытые окна и испортил им прически. Холодно не было: в Бенцах самые современные системы отопления. Машина покачивалась на волнах красного моря маков и из динамиков доносилось: «Oh, Lord! Won’t you buy me...» Оба улыбались. Она во сне. Он – наяву.
P.S. Ровно 48 октябрей назад в отеле Лос-Анджелеса ушла из жизни Дженис Джоплин. Помолитесь своим богам, чтобы у этих двоих никогда не кончался бензин.

@музыка: Janis Joplin "Don't Cry", "Kozmic Blues"

@настроение: люблю всех

@темы: тихий ужас, кофе ночером

To the Lighthouse
Все-таки я немножко Плюшкин. Даже наверное множко. Вот лежу я на старом-престаром диване, протертом до дыр, под периной, набитой гагачьим пухом. В комнате, как выражается моя матерь, «как Мамай прошелся»: на письменном столе шесть банок повидла «Минутка», цветочные горшки и куски какой-то оберточной бумаги, на комоде мирно дремлют коробки из-под обуви, набитые пуговицами, носками и чистой бумагой, на пыльном ковре выстроились кастрюли, щербатые казаны (даже выварка есть) и пустые трехлитровые банки. Книги повсюду, отчего создается наивное впечатление, что в книжный шкаф еще может что-то влезть при большом желании. Из-за шкафа нечаянно выглядывает детский матрас, свернутый в трубочку и не влезший никуда больше. На подоконнике – фиалки, которые, несмотря на крайне нерегулярный полив, цветут себе и цветут круглый год. Лампа светит неярко, ноутбук ровно и уютно сопит, за окном гудят троллейбусы и сворачивается потихоньку мини-рынок. Из окна дома напротив мать Виталика – местного дурачка, зарабатывающего на жизнь «игрой» на гармошке (инструмент вверх тормашками, все жалеют сумасшедшего, а он их материт весело) – кричит гортанным контральто: «Домой, урод!». Чай стынет потихоньку, на экране – «Географ глобус пропил» Иванова. Во рту мармелад «Дюшес». Кот, зараза, бродит вдоль дивана, прижав уши и нервно подмурлыкивая в надежде устюбить меня за высунутую из-под перины ногу. Счастье, господа и дамы! И пусть полировка на шкафу, который везли сюда с большими хлопотами из Ленинграда и, взглянув на который, мамина Лариса одобряюще бросила «ну прям интим!», залапана, зеркало в пятнах, окна не мыты. Мне во всем вот в этом очень даже прелестно. И вылазить не хочется. Писал бы и писал всякую ахинею дальше, да вот пальцы устали. Как хорошо жить!!!
P.S. Вот только телевизор, сволочь, портит картину. Ух, отварил бы в течение часа мелко нашикованных Анастасию Заворотнюк и Анну Семенович, закатал в восемь стерильных трехлитровых банок, разбил бы их потом по очереди о голову Волочковой, а Басков пусть потом все это проглотит. А Петросяна живьем закопаю в вечную мерзлоту. А Регину Дубовицкую просто милостиво расстреляю. А так все хорошо. Ля-ля.

@музыка: Земфира "Любовь как случайная смерть"

@настроение: идиллически-пофигистское

@темы: сумерки, щастье, нервишечки