Он каждое утро - октябрь ли, апрель –
Спускается туда и стоит у края, ждет, пока
Из темноты не покажется жирноватый свет,
Демонстрирующий невиданную изогнутость,
Видимую только со стороны, потому что когда
Ты там – в ровном гуле – ты становишься
Прямой линией и никакой кривизны вообще
Не может быть, а так – свет стекает по двум
Стальным желобкам, пока грохот
Не прибывает следом и, расхлопнув
Синие пасти, не разрождается
Суетным пассажиропотоком, направленным
Прочь от сладкого, но бдительного голоса,
Постоянно твердящего что-то чуть ли
Не про руки перед едой, этот голос
Все ненавидят, многие стараются не замечать,
А он его не слышит, он занят другим:
Он слушает город, потому что когда-то
Пообещал, что всегда будет вместе
И вот так хранит обещание, то есть
Садится в угол, где сквозь стекло видно,
Как в другом вагоне о тебе не подозревают,
И закрывает глаза, чтоб не видеть
Нависших мамочек, ответственных работников,
Симпатяг и детей и сидит в занюханной куртке
С обвисшей кожей, и от станции к станции
Все лучше и лучше чувствует как вверху
За слоем почвы, асфальтом и прочей
Дребеденью дышат улицы, шумят деревья,
Говорят люди, как раньше, когда они утром вдвоем
Расстилали на тротуаре покрывалко
И выкладывали из таза телефонный аппарат,
Кастрюлю, валенки, добротные ботинки,
Том Гоголя и «Вечный зов» в обложке,
А потом молча стояли весь день под
Моросящим дождиком и исключали один за другим
Звуки автомобилей, заводов, громкоговорителей,
Пока к вечеру не оставалось одно – дыхание живого
Города, которое прекрасно, и пусть никто
Ничего не купит, а только повертит и посмеется,
Они все равно придут домой и будут пить
Горячий чай с рафинадом вприкуску
И вспоминать, как прошел день, и какой чудесный
Город, где они живут, и да, он дышит;
Этот звук они и сейчас вдвоем слушают,
Оба вместе, из-под земли, правда ему хлопотно -
По ночам болит голова от не услышанного
За день гула, и тяжело приходить в пыльный дом,
Где в шкафу (вот странно) вещи еще помнят ее.