Эйнар Фредрикссон знал двадцать оттенков серого и восемь голубого, хотя сам, впрочем, считал эти знания бесполезными. Каждый день вот уже тридцать восемь лет подряд жена Эмилия будила его словами «Какое сегодня небо, Эйнар?», оставляла мужа думать в постели, а сама шла на кухню готовить завтрак. Эмилия привыкла все делать наощупь, так что ее слепоты иной мог и не заметить, правда, иногда старуху выдавал неточный взгляд и странные вопросы. Эмилия быстро свыклась со своей судьбой и не горевала, а вскоре начала замечать, что в темноте каждый звук и аромат приобретают большую цену, чем при свете. Эйнару все же несколько досаждал обострившийся нюх жены, и теперь старому шведу приходилось пить в меру и подальше прятать табак, запах которого Эмилия не переносила с юных лет и с усердием, достойным лучшего применения, топила, топила нычки милого мужа в Далалвене.
Эйнар неспеша оделся, вышел во двор и прополоскал горло колодезной водой. «Господин Фредрикссон!» - так громко не умел кричать никто в округе. Эйнара приветствовала глуховатая госпожа Олафссон, живущая в доме напротив. Она, видно, с рассвета сидела на скамейке у калитки Фредрикссонов. «Я слышала к вам на каникулы из Стокгольма приедут внуки?» - «О, да, Марта, как раз сегодня». – «Возьми для них яблок, Эйнар, мне все равно их девать некуда…». Марта, отворив калитку, вошла во двор и протянула Эйнару корзину. «Спасибо, Марта. Зайдешь?» - «Пожалуй, что нет, Эйнар. Привет Эмилии». Аккуратно прикрыв за собой калитку, Марта вновь села на скамейку у забора. Пожав плечами и глянув на небо, Эйнар вошел в дом.
«Сегодня цвета трехдневной отстоявшейся мыльной воды, дорогая» - сказал Эйнар, усаживаясь за стол. «Где яблоки? Я все слышала» - «В сенях, дорогая». Эмилия задумалась. «Вот что. Когда поешь, наколи дров. Пока ты будешь приводить в порядок сад, я наварю повидла на веранде. Там ведь яблок хватит?» - «Конечно».
До полудня Эйнар сгребал в кучи палую листву, а Эмилия резала на веранде яблоки. Внезапно выглянуло солнце. Эмилия сразу же почувствовала это: слепые всегда это остро ощущают. «А сейчас? Эйнар?» - «А сейчас оно голубое, как изразцы на нашей печке». Эйнар по очереди разжег четыре костра из сухих листьев и с наслаждением закурил, зная, что дым его трубки смешается с дымом костров и Эмилия ничего не учует. Накурившись всласть, Эйнар поднялся на крыльцо. «Ну как повидло?» - «Через полчасика будет готово. Все-таки у Марты лучшие яблоки если не во всей Швеции, то в Евле точно. Жаль что зубы у меня не те, чтобы есть их сырыми…». Эмилия задумчиво помешивала в кастрюле. «Эйнар, почему ты никогда не спросишь, зачем мне знать цвет неба по утрам?» Старый Фредрикссон задумался. «Иногда я понимаю, как тебе тяжело, дорогая». Эмилия обняла Эйнара: «Я всегда знала, как ты меня любишь», - незаметно для Эйнара она достала курительную трубку из кармана его пиджака и спрятала себе в фартук. «Ну, пора тебе встречать Кале и Анику. Скоро они приедут».
Когда Эйнар хлопнул калиткой, Эмилия положила трубку на стол, взяла тяжеленную кастрюлю с повидлом и восемь раз с размаху опустила ее на трубку. Собрав щепки, она бросила их в печь и горько заплакала. «Я делаю это, чтоб ты знал, как ты мне нужен, скотина…» - прошептав это, она обессилено опустилась в кресло-качалку и разрыдалась.

***
Пароход из Стокгольма задерживался. Эйнар начал было волноваться, что мороженое, купленное для Кале и Аники, растает, но опасения его оказались напрасными: у входа в порт показалось судно. Сбежав по сходням, внуки повисли на шее деда и, уверяя, что больше всего они любят подтаявшее мороженое, с удовольствием умяли пломбир в бумажных стаканчиках. До автобуса в пригород оставалось еще полчаса, поэтому большинство (в лице Кале и Аники) решило идти домой пешком. Несмотря на свой артрит, Эйнар на удивление быстро поддался воле внуков: уж слишком радовала его перспектива неспешной прогулки с ними. За целый час внуки успели рассказать Эйнару обо всем на свете, от успехов в школе до впечатлений от первой морской поездки без родителей.
Когда до дома оставалось меньше километра, Эйнара охватила тревога: вдали над домом, который пока скрывали придорожные деревья, клубился черный дым. Фредрикссон ускорил шаг, а вскоре и вовсе перешел на неуверенный бег. Ничего не понимающие дети спешили за ним.
Забор был сломан, у него толпились соседи, во дворе стоял пожарный расчет. От дома остались лишь обугленные стены: крыша ввалилась внутрь. В ушах Эйнара стучала кровь, он ничего не слышал, перед глазами все поплыло словно в тумане. Вдруг из общей суматохи проступил отчетливый вопль Марты Олафссон: «Эйнар, она задохнулась!». Марта обняла обмякшего старика и вместе с ним упала: Эйнар потерял сознание.

***
Вызванная из Стокгольма дочь занималась организацией похорон и ухаживала за Эйнаром, не оправившимся до конца после удара. Не внимая уговорам дочери, Фредрикссон все же отстоял свое право присутствовать на церемонии прощания в соборе, после которой сразу же вернулся в больницу: на кладбище его сердце бы не выдержало.
Прошло две недели. Дочери и внукам пора было возвращаться в Стокгольм. Пока сгоревший дом отстраивался, Эйнара согласилась приютить Марта, которой ухаживать за Фредрикссоном было только в радость, поскольку за восемь лет вдовства она истосковалась по общению.
Когда Эйнар выписался из больницы, он с удивлением отметил ту старательность, с которой Марта ждала его прихода: в доме был идеальный порядок, ужин состоял из трех блюд, а простыни были накрахмалены до хрустального звона. После того, как Эйнар прилег отдохнуть (доктор еще долго велел ему соблюдать постельный режим), в комнату постучала Марта. «Эйнар, можно я посижу с тобой? Мне одной скучно…» - «Конечно, Марта. Мне пока не хочется спать». Марта села у окна и выжидающе посмотрела на Эйнара. Тот не знал, с чего начать разговор. После небольшой паузы, Марта все же решила взять инициативу в свои руки: «Ты знаешь, я тут накопила денег и думала, куда же их потратить. Вот решила купить радио. С ним веселее…» Эйнар удивился, ведь Марта и раньше плохо слышала: а с годами ее глухота становилась все сильнее. Вслух своих соображений он все же не высказал. «Может послушаем?» - «О да, конечно». Как раз передавали концерт симфонической музыки. К концу второго отделения Эйнара стало клонить в сон.
«Эйнар, на что похожа эта музыка?» - непривычно громкий окрик Марты разбудил Фредрикссона. Он удивленно посмотрел на соседку и через минуту ответил: «Так дождь барабанит по крышам». Марта улыбнулась, выходя из комнаты. Жизнь продолжалась.