Те Нин - председатель Союза писателей КНР. До нее эта должность была почетной, ее предшественники - аксакалы китайской литературы Мао Дунь и Ба Цзинь (сравнимы с нашими Фадеевым и Шолоховым). Те Нин вышла из поколения подростков, прошедших обязательное "перевоспитание беднейшим крестьянством". По сравнению с великими революционерами, она всего лишь хрупкая девочка, пытающаяся наладить издательское дело в стране с миллиардным населением и в перерывах между конференциями, поездками и встречами пишущая прозу, поэтизирующую повседневность.



Вы жили когда-нибудь в пекинских переулках? Может быть, когда были ребенком? Может, вы еще помните тех веселых, болтливых, чуть бестолковых девочек, что были оттуда родом?
Я жила в пекинском переулке, я была ребенком хутуна* . Я всегда помню тех веселых, болтливых, чуть бестолковых девочек. Я часто думаю: не будь их – смогли бы хутуны называться хутунами? А Пекин – Пекином? Мои слова вызовут у вас недовольство: «Что-что?» - непременно скажете вы. Да, нынешний Пекин** уже не станет прежним – таким сдержанным и невозмутимым, благородным и покладистым. Он освоил науку объятий, пылких, правдивых и притворных. В его душе живет теперь так много непекинцев. Чуть шепелявое, воркующее, проворное и звонкое наречие бедных улиц Пекина давно никому не нравится: в переулках больше нет тех девочек, что говорили на нем. Их волосы чисты, одеваются они просто (но не бедно), душа их открыта, мелочных среди них мало, поэтому многим кажется, что этих девушек легко обмануть. Прошло более двадцати лет, и всякий раз, когда я бываю в Пекине и вижу где-нибудь молодых девушек, я всегда с уверенностью могу сказать, они выросли в хутуне. Если представить, что Пекин – листок дерева, то переулки – частые, извилистые прожилки на нем. Посмотришь такой листок на просвет – и увидишь, как он кристально прозрачен, потому что в его прожилках – те девушки, они – сок города. Переулки выводят их в Пекин, и девушки становятся чистым узором на душе города, придают его облику лоск, наполняют город теплотой и истинной чувственностью. Благодаря этому, я навсегда останусь верной поклонницей Пекина, пусть даже пройдет сто лет.
Став взрослой, я покинула Пекин, теперь я живу и работаю в городе Б, но каждый год нахожу возможность вернуться в родные места. Здесь я навещаю авторов, пишущих для детей, ищу интересные рукописи для моего издательства детской литературы. Еще встречаюсь с родственниками, чаще всего с двоюродной сестрой Бай Дасин. Она часто рассказывает мне о своих делах, просит помочь советом, но потом всегда отвергает мои предложения. Иногда она кажется неисправимой, но мы все равно часто встречаемся. И кто назначил меня ее старшей сестрой?
Сейчас июльский вечер, я сижу в такси, за окном туманно и накрапывает дождик. Я условилась встретиться с Бай Дасин возле универмага «Шиду» на улице Ванфуцзин, это совсем недалеко от отеля «Керрен». Окончив университет, она устроилась в четырехзвездочный «Керрен» профсоюзным работником, а потом стала менеджером отдела продаж. Один раз я сказала ей: «А неплохо: раз – и уже в руководстве отдела продаж!» Вздохнув, сестра ответила: «Куда там! У нас в отделе все менеджеры. Только начальник у нас руководит, только он». «Бай Дасин, менеджер отдела продаж отеля «Керрен», - хоть эти слова и напечатаны на визитке, я поняла, что они – всего лишь преувеличение.
Такси остановилось у западных ворот Базара фонарей, дальше была пробка. Захлопнув дверь машины, я поняла, что дождь усилился и я стою как раз в начале маленького переулка, у моих ног две ступеньки из серого камня. Посмотрев наверх, я увидела старый черепичный навес. Раньше под ним была калитка, сейчас проем намертво заложен кирпичом, будто человек повернулся к тебе спиной. Я встала на ступеньки под навес, словно пережидая дождь. Наверное, это было неважно, я только хотела постоять здесь немного. Став на эти ступени, я отчетливее, чем когда-либо, поняла, что вернулась в Пекин. По выщербленным ступеням под ногами, повернувшемуся спиной ко мне незнакомому дверному проему, навесу из старой, но целой черепицы над головой я узнала Пекин, поняла, что стою на родной земле, осознала, где я сейчас. Ни универмаг «Шиду», ни гостиница «Тяньлунь Ванчао», ни новый рынок «Дунань», ни торговый центр «Лафайет», ни «Раймонд» не заставят меня так почувствовать Пекин,как две старые каменные ступеньки, скрытые в начале переулка. Только они способны пробудить во мне мимолетные, но отчетливые воспоминания – как, например, сейчас – о холодном.
Раньше, двадцать лет назад, мы с Бай Дасин летними вечерами брали термос и шли по наказу бабушки в лавку у южного выхода из хутуна покупать холодную газировку. Наш хутун назывался Фума, у северных ворот была продуктовый магазин, где продавали сладости, консервы, масло, соль, соевый соус, уксус, мясные и соевые полуфабрикаты, свежее мясо и рыбу. У входа магазин продавались овощи, которые хозяин выкладывал на стеллаж из светло-желтых бамбуковых реек и оставлял так на ночь, не боясь, что товар украдут. Зачем воровать? Разве овощи нужны кому-то ночью? Если понадобятся продукты, магазин чуть свет откроется – тогда-то и можно будет всё купить. А у южных ворот хутуна был магазинчик, о котором говорю я. Если мы шли в один из них, мы обычно говорили, что идем к северным или южным воротам.
Лавка у южных ворот на самом деле была маленьким ресторанчиком с высоким крыльцом в четыре или пять ступеней. Я часто думала, что если нужно так высоко забираться, чтобы купить что-то, то покупка обязательно будет драгоценной. Там не торговали обычными продуктами, а продавали вино, рубец, чищеный арахис и свиные пятаки, а летом еще и эскимо, фруктовый лёд, газировку. В магазине стояли два круглых стола, накрытых жесткой, растрескавшейся, как сухая кожа, клеенкой. За столами всегда сидели старики и запивали арахис или рубец вином. Мне кажется, что я полюбила есть рубец именно в этом магазинчике у южных ворот.
Вы знаете, когда рубец самый ароматный? В момент, когда продавец, положив мясо на разделочную доску, виртуозно нарезает его на мелкие ломтики. От прикосновения острого ножа нежный аромат со звуком «пух-х-х» выходит из мяса и заполняет собой весь магазин. В это время я стою у прилавка и, вдыхая этот запах, твердо верю, что рубец – самое ароматное мясо в мире. И только когда продавец спрашивает, что мы хотим купить, я прихожу в себя.
«Дайте нам газировки!» - в те годы пекинские дети перед тем, как купить что-то, говорили не «Мне нужно…», а «Дайте мне…». «Дайте нам газировки!» - «Холодной или нет?» - «Дайте холодной! Холодной земляничной газировки!» - мы с Бай Дасин говорили хором и протягивали продавцу термос.
Придя в себя после аромата рубца, я тотчас понимала, что еще больше мне хочется ледяной земляничной газировки. Рядом с прилавком, на котором разделывали мясо, стоял белый холодильник – ящик, полный настоящего льда. В тот момент, когда продавец поднимал крышку холодильника, мы быстро подбегали к ящику. Ох, клубы холодного воздуха разлетались повсюду, словно маленькими кулачками ударяя нас по лицу. Лед был расколот на большие куски, бутылки с красным напитком торчали во все стороны.
Продавец наполнял наш термос газировкой, и мы с Бай Дасин, едва ступив на крыльцо лавки, нетерпеливо откручивали крышку. Обычно я делала первый глоток, хоть и была младше. Потом вы сможете заметить, что Бай Дасин уступает всем, неважно, людям старшего поколения или двоюродной сестре. Без лишних церемоний я отпивала первый глоток. Я совсем не помню, как ледяная газировка вливалась в мой рот, перекатывалась по языку, соскальзывала в пищевод и оказывалась в желудке. Помню только, что от холодного напитка кожа на голове внезапно съёживалась, будто тысячи стальных иголочек резко вонзались в мои виски. Мои замерзшие глазницы потихоньку отогревались, больно-больно! Ох, вот это холод! Вот это мороз!

Примечания:
* Хутун - тип средневековой китайской городской застройки, когда группы домов строились одна возле другой, образуя узкую улицу или аллею.
** В оригинальном тексте для автора Пекин - женского рода.

©2012 Антон Грамович, перевод.